Согласно Дж. Беркли, вне воспринимающих духов – деятельных бестелесных субстанций – нет никаких вещей. Его идеалистический сенсуализм признаёт только то, что мы чувственно представляем. Человек воспринимает только свои «идеи» (ощущения), которые подменяют собой внешний мир. Центральное положение человеческой души Беркли обосновывает, опираясь на номинализм и применяя логический аппарат, который работает против плюрализма и абстрактных понятий. Опора на чувственное представление (понятие сводится к представлению) превращает его концепцию в онтологию сознания. Но сознание рефлексивного происхождения, а Беркли обращается к абсолютному, т.е. к субстанции (отсюда непоследовательность и, соответственно, внутренняя неудовлетворённость и колебания автора). Стремясь избежать солипсизма, он приходит к тому, что причиной идей ощущений оказывается действие «ума более могущественного и мудрого, чем человеческий» [22, c. 187]. Единичное «Я» дополняется множеством других человеческих «Я», душ, переживающих свои ощущения. Концепция сообщества воспринимающих свои ощущения духов сообщает его учению черты своего рода «коллективного солипсизма» [174, c. 109]. Дух у Беркли субстанциален, но уже в учении Д. Юма чувственное сознание теряет свою субстанциальность, «сенсуалистическая» душа закономерным образом (логически последовательно) рассыпается на отдельные психические процессы, которые некому ощущать и воспринимать (!). Сознание у Юма несубстанциально и это очень важный вывод, подводящий итог более чем двухтысячелетнему циклу исследований в понимании сознания. Протагор заявлял, что нет никакой «сущности явлений» помимо самих чувственно воспринимаемых явлений и потому сознание релятивно. Рефлексивное сознание не имеет дела с сущностью и не может её отразить. Юм дискурсировал интуитивно напрашивающийся вывод: сознание несубстанциально.

И.Г. Фихте был одним из тех исследователей, для кого уроки Юма оказались недостаточными, но который сам впоследствии интуитивным путём пришёл к сходным размышлениям. Субъективный идеализм Фихте выводит весь мир из самосознания, из «Я». Мир порождается бессознательной деятельностью абсолютного субъекта, абсолютного «Я». Это не индивидуальное «Я» и не субстанция вроде субстанции Спинозы, а нравственная деятельность сознания. Из так понятой субстанциальности выводятся субъектно-объектные отношения. Поэтому «Я» у Фихте изначально заключает в себе тождество субъекта и объекта [237, c. 75]. Их совпадение и распадение («пульсация») есть ядро его диалектики и движущий принцип мышления. В итоге, вся предметная сфера человека есть лишь продукт собственной деятельности «Я», отчуждённой от него и выступающей в качестве внешней ему действительности. Этот продукт бессознательной деятельности воображения предстаёт сознанию как ощущение, созерцание, представление, рассудок, разум. Но фихтеевское понимание онтологии сознания рациональное, то есть скорее декартовское, чем берклианское. В последние годы жизни у него появилась тенденция отхода от солипсизма и колебания в сторону объективного идеализма. Он вводит в концепцию множество конечных самосознаний (свободных индивидов), а абсолют начинает пониматься как бог.

Несмотря на то, что реальность у Фихте представлена мышлением (однокачественна) и, можно сказать, субстанцией, ибо она обладает causa sui, самодвижением («полагание – противополагание – синтезирование»), закон тождества им всё-таки нарушается, ибо действительного совпадения, тождества между абсолютным всеобщим субъектом и конечным эмпирическим человеческим субъектом не получилось. Попытка создать диалектический субстанциализм вылилась в онтологию сознания и вызвала у самого Фихте некоторую растерянность, которая и заставила его апеллировать не к знанию, а к вере. Когда Фихте пытается прийти к логически последовательным выводам, то оказывается на юмовском пути, который воспринимается им как некоторый трагический тупик, который он описывает в книге «Назначение человека». «Я отнюдь не имею права говорить: я ощущаю, созерцаю, мыслю; я могу только сказать: является мысль о том, что я ощущаю, созерцаю, мыслю». – «Я ни в чём не знаю бытия, не знаю и своего собственного бытия. Нет бытия». – «Существуют образы: это единственное, что существует. Они знают о себе как образы, которые проносятся мимо, хотя нет ничего, перед чем они проносились бы». «Я сам – один из этих образов; впрочем, я - даже не это, а только смутный образ образов. – Всякая реальность превращается в странную грёзу без жизни, о которой грезится, и без духа, которому грезится; в грёзу, связанную грезою о самой себе. Эта грёза есть созерцание; мышление – источник всякого бытия и всякой реальности, какую я воображаю, источник моего бытия, моей силы, моих целей – есть грёза об этой грёзе» [цит. по: 150, с. 97].